Е.В. Халтрин-Халтурина
«Аластор» П.Б. Шелли и «Буколики» Вергилия
(об одном античном источнике романтической поэмы)
ТЕЗИСЫ
(от 30 апреля 2007 года)
Осенью 1815
года 23-летний Шелли написал белым стихом элегическую поэму “Аластор, или Дух
одиночества” и тем самым нарушил неписаное правило романтического
XIX века – которое упоминал, в частности, М.Л. Гаспаров, –
что романтики со своим пристрастием к живой, непосредственной речи предпочитали
римской классике греческую[1].
К римской классике Шелли обратился за примером диалога между
поэтами-объективистами и поэтами-субъективистами. Его заинтересовала десятая,
заключительная, эклога из “Буколик” Вергилия, построенная как перекличка между
поэтом, воспевающим природу (в роли пасторального поэта выступил сам Вергилий)
и поэтом, поглощенным своими внутренними любовными переживаниями (в этой роли
выведен Корнелий Галл). В десятой эклоге Вергилия певцы не соперничают, а
дополняют друг друга своим пением.
Позаимствовав
указанную композицию, П.Б. Шелли иначе расставил акценты. У него, как и у
Вергилия, диалог начинается и заканчивается выступлением певца природы (первые
49 строк шеллевской поэмы содержат воззвание к Музе – Великой
Матери-Природе; последние 49 строк привлекают внимание к чередованию
природных циклов и окружающему пейзажу). Средняя часть поэмы (как и середина
вергилиевской эклоги) – это печальная история любви погибшего
поэта-мечтателя. Однако Шелли расходится с Вергилием, представляя своих поэтов
соперниками. Как явствует из заключительной части “Аластора”, певец природы
признает себя слабым и пораженным: он завидует таланту и пылкости погибшего
поэта-мечтателя.
То, что в
основу композиции “Аластора” положена десятая эклога Вергилия, в англоязычном
литературоведении является признанным фактом[2].
Но не до конца разрешена проблема: кем
из своих современников и почему
Шелли заменил римских героев десятой эклоги –перекликающихся Вергилия и
Галла. Благодаря обилию отсылок к поэзии Уильяма Вордсворта в первой и
заключительной частях “Аластора”, исследователи единогласны в том, что именно
Вордсворта Шелли поместил на место пасторального поэта. Но кто в “Аласторе”
исполняет партию мечтателя? Решению этой проблемы и посвящен настоящий доклад.
Полагаю, что
в “Аласторе” диалог происходит отнюдь не между отдельными людьми. Шелли решил
“столкнуть лбами” Вордсворта-каким-он-стал (тихим певцом пейзажей) и
Вордсворта-каким-он-был (неудержимым мечтателем колриджевского периода). Это
предположение подтверждается как на уровне текста (в средней части “Аластора”
имеется множество отсылок к ранней поэзии Вордсворта и Колриджа), так и на
уровне композиции. Напомним, что в окончательной редакции Шелли предпослал
поэме “Аластор” язвительный эпиграф: сонет “Вордсворту”. В сонете Шелли
мысленно рассек своего героя на две части: пылкого талантливого юношу и
“успокоившегося” бесталанного старца. Эти две “половины” Вордсворта и являются
героями основной части поэмы.
Ошибка
молодого Шелли заключалась в том, что, заставив в 1815 г. двух вымышленных
Вордсвортов спорить о двух разных подходах к поэзии, он не знал, что в
1805 г. настоящий Вордсворт в Книге VI поэмы “Прелюдия” дал новое определение воображению,
выводящему мысль за пределы не только объективного, но и субъективного: к
транссубъективному[3].
(Книга была опубликована только в 1850 г., когда П.Б. Шелли уже не
было в живых.) Поэтому стрелы ядовитой критики, которые “Аластор” метал в
Вордсворта, летели мимо цели.
Тем не менее
шеллевская импровизация на тему десятой эклоги Вергилия (с попутной критикой в
адрес Вордсворта) наглядно демонстрирует, как в Англии романтической эпохи
по-новому (и разнообразно) решался спор между поэтами-объективистами и
поэтами-субъективистами.
